Найти вменяемую книгу про алхимию, как ни странно, довольно сложно. Я заинтересовался вопросом, читая биографию Ньютона, который уделял алхимии не меньше внимания, чем механике или математике. Меня, конечно, интересует алхимия как культурный феномен, колоритный этап развития естественных наук, занимавший лучшие умы человечества на протяжении полутора тысяч лет. Но оказалось, что почти всё, что пишется про алхимию в современном мире, делится на две категории: либо это дебильные алхимические пособия в духе “философский камень для чайников в домашних условиях”, либо это панчиноидные опровержения лженаук, исходящие спесивым сарказмом советской молнии.
На мой взгляд, гораздо интереснее попытаться взглянуть на мир глазами самого алхимика. В этом преуспел историк науки (и практикующий химик, что важно) Лоренс Принсип, чью книжку “Секреты алхимии” (Lawrence A. Principe, “The Secrets of Alchemy”, 2013) я в итоге раскопал и проглотил за три дня. Книгу можно цитировать от корки до корки, она невероятно познавательная, динамичная и остроумная. Апофеоз повествования — воссоздание алхимических реакций по средневековым источникам в лаборатории автора, с формулами и фотографиями. Например, автору удаётся достичь испарения золота и его сублимации в виде красных кристаллов, “крови дракона” — но только после долгих и упорных попыток в точности воссоздать процесс по запутанному зашифрованному тексту. Испарение золота многими считалось ключевым этапом получения философского камня и даже описывалось как fortitudo fortitudinis fortissima, “сложнейшая сложность сложности”. Даже в современных условиях, в специальных колбах и при контролируемой температуре, автор описывает процесс как “чрезвычайно сложный”, но всё-таки возможный. Другой пример — изготовление “философской ртути”, в данном случае металлической сурьмы, и “оживление” этой сурьмой золота. Процесс занял у автора месяц, но одним прекрасным утром он обнаружил, что внезапно аморфный кусок сплава превратился в “философское древо” — серебристую массу кристаллов-“ветвей” на толстой ножке. По словам Принсипа, в первый момент он не поверил глазам, а в следующий был поглощён ощущением свершившегося чуда. Можно представить, что ощущал алхимик, которому требовалось месяцами непрерывно греть угли и нянчить примитивные колбы, лопающиеся от взгляда, когда у него наконец внезапно получалось воспроизвести нечто настолько яркое, как кровь дракона или философское древо, предсказанное древней рукописью. Легко вообразить, что подобные успехи (действительно впечатляющие с современной точки зрения) должны были убедить средневековый разум, что он на верном пути, что бог ему благоволит, и до философского камня осталась пара этапов.
Но больше всего меня потрясли две цитаты из Джорджа Старки, алхимика середины XVII в., писавшего под псевдонимом Иринея Филалета, якобы встреченного им в Америке старца. Старки-Филалет был хорошо известен в научных кругах и оказал влияние на Роберта Бойля, одного из основателей современной химии, и на Исаака Ньютона. Так вот, в первой цитате Филалет описывает получение философской ртути в стиле, традиционном для алхимического трактата (перевод мой):
“Возьми нашего Огненного Дракона, прячущего Волшебную Сталь в своём животе, четыре части, и нашего Магнита девять частей, смешай их вместе с пылающим Вулканом… Выброси кожуру и возьми зерно, очисти его трижды огнём и Солнцем, что легко достижимо, когда Сатурн видит свою форму в зеркале Марса. Так создаётся Хамелеон нашего Хаоса, чьи тайны сокрыты в добродетели, но не в действии. Это Дитя-Гермафродит, заражённое укусом бешеной Корасенской собаки… Но есть в лесу Дианы два голубя, которые успокоят её бешенство.”
За несколько лет до публикации этого рецепта, в 1651 г. Старки описал тот же самый процесс в письме Бойлю:
“Сурьмы девять унций, железа четыре унции (это правильная пропорция)… Огонь довести до плавления материи… Слить в рожок, и Регулюс металлическая сурьма, “философская ртуть” будет внизу, а сверху блестящая окалина. Раздели их, когда остынут… Нужно посредничество Девы Дианы, то есть чистого серебра чистое серебро получали осаждением серебра из раствора нитрата серебра, этот осадок называли “древом Дианы”. Теперь, мой друг, возьми одну часть этого Регулюса и две части чистого серебра…”
Из этих цитат становится очевидно, насколько глубоко заблуждаются современные комментаторы, описывающие алхимию как колдовство или бездумное переливание металлов из колбы в колбу. Эти интерпретации получили распространение в викторианские времена. Тогда была мода на всё оккультное, и все, кому не лень, искали отсылки к какому-нибудь очередному “животному магнетизму” в Библии или мифах древней Греции. Разумеется, нашлась масса смыслов и в алхимии — влиятельная книга Мэри Энн Этвуд 1850 г., например, утверждала, что химия вообще не имеет к алхимии никакого отношения, а философский камень — это сам алхимик, достигающий трансцендентной трансформации собственной души своей оккультно-медитативной практикой. Зачем ради этого надо возиться с ртутью и свинцом, Этвуд не очень интересовало. В XX в. к этой “медитативной” интерпретации добавилась психологическая Карла Юнга. Тот профессионально занимался всякими безумными ведьмами и шарлатанами, ставя им всем диагноз “проекция” (в смысле что у них подсознательные проблемы, и они их “проецируют” на своё колдовство), и решил, что видимо, все алхимики последних шестнадцати веков тоже страдали от коллективной проекции, то есть, грубо говоря, массового помешательства. Алхимик, по Юнгу, проецирует на колбы своё подсознание, и своими опытами пытается что-то там повернуть у себя в душе. А что он там с чем смешивает — это дело десятое. На самом деле, как видно из приведённых цитат, алхимики вполне отдавали себе отчёт в том, что делают (хотя хватало среди них, конечно, и безумцев, и шарлатанов). Своеобразный стиль алхимического трактата — это дань традиции. Многие его штампы — латинизированные заимствования из более ранних и более эмоциональных арабских алхимиков, у которых всё было в формате “услышь меня, сын мой, да поможет тебе Аллах”. Вся алхимия изначально выросла из искусства подделки, поэтому элемент шифра и секретности в ней присутствовал всегда — например, одно и то же золото может в пределах одного предложения называться “солнце”, “король”, “петух” и “жених”. Наконец, среди алхимических авторов была распространена практика подписываться другими, более ранними авторами (например, авторству некоего “Джабира” принадлежат порядка трёх тысяч рукописей, целая научная область), и объяснять такую фрагментарность повествования опять-таки соображениями секретности.
Короче говоря, пытаться создать философский камень сегодня — это, конечно, глупость. Но столь же глупо воспринимать средневековую алхимию как лженауку. Алхимик — лжеучёный ровно в той же степени, что, например, Аристотель, а ртутно-серная теория металлов не менее и не более логична, чем теория четырёх элементов (огонь, вода, земля и воздух). Всё это важные этапы эволюции человеческой мысли, заслуживающие изучения и уважения.
